| | Материальный капитал промышленности составлял в США в 1999 году всего лишь треть от биржевой котировки акций. Согласно шведскому исследованию..., нематериальный или «интеллектуальный» капитал большинства предприятий представлял в том же году в пять или шесть раз более высокую котировочную ценность, чем их вещественный и финансовый капитал. Следовательно, фирмы в целом стремились отделить свой нематериальный капитал от традиционных форм капитала.
... Увлечение биржи «нематериальным капиталом», называвшимся также «неосязаемым» (intangibles), было в 1990-е годы самым заметным протуберанцем неслыханного прежде подъема биржевых котировок. Этот подъем питался огромными размерами финансового капитала, высвободившегося в ходе reengineering и лихорадочно искавшего выгодных возможностей размещения. Этот reengineering, в котором важнейшую роль играла «цифровая революция», состоял в основном в «устранении излишков» в производственных структурах и факторах: административном аппарате, постоянном капитале, количестве персонала, прямых и косвенных расходах на зарплату и сбыт.
Вся эта экономия средств, разумеется, привела к тому, что объем выплачиваемой заработной платы резко сократился, а объем получаемой прибыли быстро пошел вверх. Самые богатые стали еще богаче, а 80% населения — беднее. Растущие массы свободного финансового капитала намного превзошли инвестиционные возможности реальной экономики. В поисках возможностей выгодного размещения финансовый капитал приобрел все большую самостоятельность по отношению к производству. Банки соревновались в предложении кредитов коррумпированным правительствам так называемых пороговых стран. Они помогали брать кредиты и американским семьям, в особенности потребительские кредиты. В конце 90-х годов частные хозяйства были должны банкам свой доход приблизительно за год с четвертью.
Пока банки получали проценты, долги клиентов записывались у них в актив. Но когда клиенты уже не могли ни расплатиться с долгом, ни выплатить причитающиеся проценты, эти долги стали фигурировать в отчетах как потери. С конца 80-х годов стало ясно, что все возрастающая часть банковских кредитов никогда не сможет быть выплачена, и даже выплата процентов в случае падения конъюнктуры оказывается под вопросом.
Чтобы спасти банки от грозящего краха, Международный валютный фонд (МВФ) был вынужден «пересмотреть» долги многих развивающихся стран и заставить их провести «санацию» госбюджета. Во многих случаях (последний по времени — Аргентина в 2003 г.) эта санация привела к полному экономическому краху. При этом и обремененные долгами американские семьи необходимо было поддерживать в состоянии платежеспособности и готовности к потреблению. С этой целью банки вынуждены были сами одалживать клиентам деньги, необходимые для выплаты процентов, и при этом гарантировать им новые потребительские кредиты. Только так можно было воспрепятствовать грозящему обвалу конъюнктуры.
Американский Центральный банк пустил в оборот огромное количество денег, чтобы банки могли продолжать выдавать клиентам, имеющим большие задолженности, все новые кредиты на выгодных условиях.
Разумеется, погрязать все глубже в долгах могли лишь 30% более или менее состоятельных людей. «Американское экономическое чудо порождает множество проигравших и мало выигравших. 55% занятых американцев работают продавцами, курьерами, домработницами и домработниками, домашней прислугой, садовниками, нянями и охранниками. Более половины из них наняты на неопределенный срок и с очень низкой оплатой, более четверти — это working poor, доходы которых остаются за чертой бедности, даже если они работают в двух-трех местах сразу", Е. Luttwak, Turbo-Capitalism, N. Y.: Harper Collins 1999.
В конце 90-х годов задолженность отдельных хозяйств достигла годового прироста в 4%. Дефицит американского платежного баланса, в свою очередь, достиг 4% валового внутреннего продукта. США, если можно так выразиться, экспортировали свою внутреннюю задолженность, превратив ее в огромную растущую задолженность перед заграницей, и подстегивали мировую конъюнктуру тем, что стали импортировать больше, чем экспортировать.
Чтобы обеспечить и в то же время затушевать это бегство в будущее, активы банков непременно должны были подпитываться каким-то новым чудесным источником стоимости. В 90-е годы многие считали, что такой источник найден: начался фантастический, казалось, неудержимый взлет биржи. Индекс Доу-Джонса, которому понадобилось 30 лет, чтобы подняться от 1000 до 4000, достиг в 1997 г. показателя 8000. В июле 1999 г. он уже равнялся 11000. После того как капитализм подвиг граждан на трату из будущих доходов, он праздновал теперь на бирже ожидаемую выгоду от ожидаемого будущего прироста. Биржа стала казаться неисчерпаемым источником дохода. Примерно треть граждан занимала у банков все больше денег на покупку акций в уверенности, что сумеет быстро покрыть задолженность частью выигрыша от быстрого роста курса.
Даже опытные финансовые эксперты верили, что открыли рог изобилия. Управляющий одним из американских инвестиционных фондов заявил, что индекс Доу-Джонса достигнет в 2097 г. показателя 750 000. Официальные эксперты, министры и владельцы концернов уверяли, что неудержимое повышение позволит в будущем финансировать пенсии по старости — если только люди, живущие на заработную плату, захотят наконец превратиться в покупателей акций.
Когда биржевые котировки фирм стали превосходить оцениваемую стоимость их материальных активов в сотни раз, эксперты стали хмурить лбы. Но что ж такого! Материальный капитал не важен. Ему противостоит неосязаемый нематериальный капитал, который невозможно оценить и который является ключом к будущему экономическому росту и прибыли. Так отделим же осязаемое от неосязаемого и станем в биржевых котировках публиковать их отдельно! От этого повышение неосязаемых активов еще ускорится. Их котировка ни при каких обстоятельствах не может считаться завышенной, поскольку неосязаемое не имеет измеримой стоимости.
Nasdaq указал путь, и все пошли по нему. Сколько стоит start up? A Microsoft? Да сколько угодно. Основной капитал ничего не значит. Он может ограничиваться парой компьютеров или наемной квартирой, в которой двое друзей две недели или два семестра подряд работают над программой, которая сэкономит ее покупателям много времени и денег. Важна оригинальность, эффективность и надежность. Затраты порождает не столько разработка изобретения, сколько необходимость, дабы его продать, помешать другим изобрести то же самое или скопировать изобретенное. Затратным является главным образом превращение изобретения в товар и его сбыт как патентованного фирменного продукта.
Биржевая котировка изобретения отражает прежде всего ожидаемую от него в будущем прибыль. Нематериальность интеллектуального капитала прекрасно подходит для того, чтобы функционировать как обещание неограниченного будущего рынка для не поддающихся оценке товаров, а следовательно, как обещание неограниченной прибыли от роста котировок. Конечно, при условии, что интеллектуальный капитал является защищенной собственностью и сохраняет монополию.
Отделение материального капитала от нематериального произошло, таким образом, в контексте уже произошедшего отделения массы фиктивного капитала от реальной экономики и создавало деньги на рынке деривативов, покупая и продавая по сто раз в день исключительно фиктивные деньги. Фикция превзошла реальность и казалась более настоящей, чем настоящее, вплоть до того непредвиденного, но неотвратимого дня, когда пузырь лопнул.
Он начал лопаться уже в 2000 г. и менее чем за два года произвел самый крупный обвал биржи с 1929 г. Крах биржи неосязаемого отражает подлинную трудность приписать денежный эквивалент, т. е. «стоимость», активам, которые нельзя обменять и распределить на рынке, и которые к тому же не поддаются измерению и поэтому не имеют переводимой в денежный эквивалент меновой стоимости. В этом и заключается главная проблема, с которой сталкивается когнитивный капитализм: неосязаемый капитал не так-то легко превратить в нормальный капитал, как и когнитивный капитализм не так-то легко преобразуется в нормальный капитализм.
В сущности когнитивный капитализм представляет из себя кризис капитализма.
Обвал биржи 2001—02 г. поначалу не вызывал депрессии, но не произвел и «санации». Уже в 2003 г. начал образовываться новый пузырь, который в обозримое время приведет к новому краху. Капитализм ходит по краю пропасти, катя перед собой доселе невиданную гору долгов, держится на плаву за счет умножения не имеющих субстанции денег и с помощью этой ненадежной акробатики пытается уйти от стоящего перед ним вопроса: Как может продолжать существовать товарное общество, когда производство товаров использует все меньше труда и пускает в обращение все меньше платежных средств"?
Ответ очевиден: оно не может продолжать существовать, разве что ему удастся под разными предлогами пускать в обращение деньги, возникшие не из создания стоимости и не основанные на субстанции стоимости, и с их помощью поддерживать манию потребления. Именно это делал и продолжает делать американский Центральный банк. Он распространяет потребительские деньги, основанные на спекулятивной, фиктивной биржевой стоимости (т. е. ни на чем), чтобы избежать краха системы. Никто не решается признать эти потребительские деньги тем, что они есть и назвать их настоящим именем. Впрочем, такие деньги есть лишь у владельцев ценных бумаг — следовательно, отнюдь не у беднейших слоев населения. Похоже, однако, что «потребительские деньги» будут введены в ближайшие 20 лет, сперва под разными прикрытиями. В зависимости от способа и обстоятельств их введения, они могут оказаться средством, благодаря которому капитализм переживет собственную смерть и сохранит господство товара, а с ним и символическую власть денег, или, напротив, средством покончить с товарным и денежным фетишизмом и приступить к созданию «общинной экономики», как называет ее Оскар Негт....
А до тех пор опасность краха экономики и общества, «децивилизация мира, которая уже проступает повсюду» (Роберт Курц) будет проявляться во все более острых кризисах.
Публикуется с сокращениями. Полный вариант здесь: lawfirm.ru/article/index.php?id=292 | |
